"Twitter и Facebook — больше, чем просто технологии. Свободный поток информации изменил правила игры и сделал возможными революции в Тунисе и Египте. Старый порядок меняется. Диктаторы должны бояться не только разбитых окон и коктейлей Молотова, но и толпы, наделенной знанием и находящейся на связи друг с другом",— так описывала события в арабской Африке газета The Sunday Times. "Twitter — новый кошмар тиранов",— вторила ей The Los Angeles Times.
Термин "Twitter-революция", придуманный ученым Стэнфордского университета Евгением Морозовым после молдавских событий апреля 2009 года, вновь зазвучал в устах политиков и экспертов. Профессор Нью-Йоркского университета Клэй Шерки в последнем номере Foreign Affairs опубликовал статью "Технологии, публичная сфера и политические перемены", в которой утверждает, что развитие социальных медиа усиливает гражданское общество в авторитарных государствах и в перспективе ведет к политическим переменам.
Главным же апологетом доктрины стала госсекретарь США Хиллари Клинтон. 15 февраля, вскоре после падения режима Хосни Мубарака, она выступила с программной речью в университете им. Джорджа Вашингтона, в которой похвалила роль социальных медиа в продвижении демократии на Ближнем Востоке. "Журналисты помещали свои репортажи с места событий в Facebook и Twitter. Протестующие координировали свои шаги",— заявила она, назвав эти технологии "ускорителями политических, социальных и экономических перемен". Более того, признав, что иногда эти средства используют и сами авторитарные режимы для подавления протестов, госпожа Клинтон объявила о создании госдепом своих аккаунтов в Twitter на фарси, китайском и русском — для продвижения демократии.
Роль в тунисских и египетских событиях социальных медиа и интернет-активистов — вроде менеджера Google Ваиля Гонима, который превратился в "международное лицо египетской революции", отметили не только западные политики. "Надо пристальнее изучить происшедшее в Египте. Посмотреть, что делали в Египте, скажем, высокопоставленные руководители Google, какие там были манипуляции с энергией народа",— заявил, например, вице-премьер РФ Игорь Сечин в февральском интервью The Wall Street Journal.
Сторонники концепции "Twitter-революций" полагают, что именно наличие социальных медиа может в одночасье привести к крушению авторитарных режимов, стабильных десятилетиями. А причины успеха заключаются в самой технологии: благодаря социальным сетям протестующие могут оперативно координировать свои действия, общение в Twitter или Facebook создает у людей чувство сопричастности, а выкладывание фотографий или видеороликов обеспечивает эффект присутствия. Благодаря этому о событиях мгновенно узнают миллионы за рубежом, которые могут включиться в борьбу, потребовав от своих правительств поддержать восставших. Дешевые и глобальные интернет-сервисы позволяют революционным настроениям быстро перекидываться из страны в страну. "Революции будут передаваться в мире по Twitter",— резюмирует американский блогер Эндрю Салливан в журнале Atlantic.
Первые недели событий на Ближнем Востоке вроде бы подтверждали справедливость этой теории. Если "цветные революции" начала 2000-х на постсоветском пространстве разделяли месяцы, то от свержения тунисского президента Бен Али до падения Хосни Мубарака прошло пару недель. Революционные настроения охватили большую часть Ближнего Востока, акции с призывами к "жасминовой революции" в КНР начались и в китайском сегменте сети. Многие ждали неизбежной революции во всех авторитарных странах, где есть Facebook и Twitter или их местные аналоги.
Электронное оружие
Впрочем, у теории "Twitter-революций" нашлось и немало противников во главе с автором самого термина Евгением Морозовым (см. колонку "Цена вопроса"). В отличие от апологетов идеи скорой демократизации мира через Facebook, они оперировали конкретными цифрами, которые свидетельствуют: роль социальных медиа в организации революций сильно преувеличена. Как отмечает специалист в области новых СМИ, профессор Колумбийского университета Энн Нельсон, "из 80 млн египтян твитили менее 15 тыс., причем многие из-за рубежа".
Не менее говорящая статистика собрана по первым двум случаям, которые принято считать "Twitter-революциями": молдавским событиям весны 2009 года и "зеленой революции" в Иране в июне того же года. Как подсчитал Этан Цукерман из центра по изучению интернета и общества при Гарвардском университете, в апреле 2009 года о событиях в Молдавии в Twitter писали 700 человек, причем в самой стране находились лишь 200. А по данным Al Jazeera, во время "зеленой революции" в Тегеране в Twitter писали лишь 60 человек, а большая часть активистов работала за пределами исламской республики. И переписывались они в основном не с иранцами, а друг с другом.
"Во всех этих случаях людей на улицы вывел не интернет, а сарафанное радио и телефонные звонки,— резюмирует Этан Цукерман.— Социальные медиа помогают внешнему миру лучше понять, что происходит, но не являются непосредственной причиной революций". По мнению эксперта, гипертрофированное внимание к роли этих сервисов в революциях вызвано СМИ, а также оппозиционными блогерами — вроде тунисца Бешира Благуя (см. интервью на этой странице). "Техноэйфория по поводу Twitter и Facebook не должна отвлекать от более важных факторов, к числу которых в Египте относились репортажи Al Jazeera, мусульманское духовенство, разрешившее бороться с режимом, и бесчисленные миллионы телефонных звонков",— вторит Энн Нельсон.
Критики теории "Twitter-революций" сходятся в том, что события на Ближнем Востоке были возможны и без участия социальных медиа. Главной причиной свержения Бен Али и Мубарака стало широкое недовольство их режимами, а вовсе не наличие социальных сетей. Эти сети стали лишь средством передачи информации внутри сообщества революционеров, а также одним из каналов мобилизации протестующих. Они играли важную роль, но не большую, чем книгопечатание в европейских революциях XVIII-XIX веков или копировальные аппараты, использовавшиеся самиздатом в "бархатных революциях" в бывшем Варшавском блоке.
"Не думаю, что сети сами по себе могут способствовать распространению оппозиционных настроений или провоцировать революции,— заявил "Ъ" экс-глава общей службы безопасности Израиля "Шабак" Яков Пери.— Да, они активно использовались в организации протестов и в антиправительственной пропаганде на Ближнем Востоке, но это лишь инструмент. Куда важнее, кто им орудует. А этого никто не знает".
Да и методы подготовки революционеров сейчас мало чем отличаются от тех, что использовались во всех последних революциях. Так, Евгений Морозов отмечает, что в мае 2009 года он лично наблюдал два мероприятия в Каире, на которых блогеры и интернет-активисты из Египта и Туниса обсуждали способы обхода цензуры в сети. Один из этих семинаров спонсировало правительство США, второй — Фонд Сороса. А в сентябре прошлого года похожее мероприятие проходило в Будапеште — уже за счет компании Google.
При этом подготовка интернет-революционеров шла параллельно с обучением активистов более традиционным способам борьбы с авторитарными режимами. Например, летом 2009 года в Белграде проходил семинар для 20 египетских активистов, организованный группой Срджи Поповича, одного из лидеров молодежной организации Otpor, принявшей деятельное участие в свержении Слободана Милошевича и подготовке кадров для "цветных революций" на постсоветском пространстве.
Александр Габуев, Елена Черненко